Жизнь других

Происходящее в «Жизни других» с первых минут кажется очень знакомым — суровая Госбезопасность, творческая интеллигенция, стремление на Запад и, главное, словно через микроскоп, частная жизнь, кажущаяся одновременно и значимой, и ничтожной. За пять лет до падения Берлинской стены в ГДР живет успешный драматург Георг Драйман, которому удивительным образом не кривя душой, удается совмещать личные амбиции и дело партии — его прекрасная спутница Криста-Мария Зиланд — виднейшая театральная актриса, в общем, так все хорошо, что вспоминается «Золотой теленок» — «удивительный вы человек, с таким счастьем — и на свободе». Естественно, «Штази», та самая Госбезопасность, решает исправить это недоразумение, и берет Драймана «на заметку», приставляя к нему надежного товарища Герда Визлера — тут-то и начинается жизнь других или даже другая жизнь.

При достаточно простой диалектике повествования, «Жизнь других» оказывается не одним, а целыми двумя фильмами — с одной стороны это политический триллер, с другой — абсолютно европейская драма. Главное, что это сосуществование проходит совершенно безболезненно для обеих частей — Доннерсмарку удалось выстроить драматургию таким образом, что частные конфликты становятся явственной метафорой государственных. И политическая заостренность не мешает актерскому трио разыгрывать свои роли, которые прямиком отсылают к античным трагедиям.

Об актерах стоит упомянуть отдельно — Себастьян Кох, уже известный по «Чёрной книге» Верховена играет идеалиста, как о нем верно говорят в картине «антропоцентричный тип художника» — складывается впечатление, что его прямиком доставили из Эпохи Возрождения. Мартина Гедек, напротив, оказывается femme fatale со всеми вытекающими — достаточно только добавить, что именно из-за нее разыгрывается основной конфликт картины, и, как значимое характерное осложнение — ее театральное актерство. Но, на поверку, настоящим чудом становится вовсе не эта, как кажется поначалу, пара — а Ульрих Мюэ, чье тихое, почти молчаливое присутствие обволакивает весь фильм. Его, совсем по Музилю, человек без свойств, начинает другую жизнь и выходит на первый план, притом, что большую часть времени он либо изъясняется чеканными фразами, либо понуро смотрит в никуда. Но общая направленность к театральной драматургии, на что недвусмысленно намекает сам Доннерсмарк, вводя в повествование театральные сцены, делает свое дело — и актеры, в отличие от режиссуры, становятся главным украшением фильма.

Вообще, разбираться с «Жизнью других» как с фильмом, при всех его незаурядных достоинствах, довольно трудновато. Дамокловым мечом над кинематографической частью нависает общая тема — жизнь при советской власти, что в нашем отечестве новостью или открытием никак не назовешь. Уже прочно сложившееся переосмысление и разоблачение советской действительности выработало свои ориентиры — и картине Доннерсмарка приходится с ними считаться. Тут подозрительно вмешивается субъективный опыт — скажем, «Хрусталев, машину!» Германа или, что еще более некорректно, «Колымские рассказы» Шаламова укладывают «Жизнь других» на обе лопатки — и виною такому профанированному сравнению исключительно тема. В стране, которая 70 лет жила при социализме, такое, увы, неизбежно.

Хотя, и сам Доннерсмарк подливает масло в огонь своей нейтральной режиссурой — картина, преимущественно основанная на драматургической динамике, всегда будет хвататься за свой посыл, что неизбежно приводит к размышлениям о сути искусства. Но пока ответа на этот вопрос нет, лучше обратиться к фактам — когда европейская картина с бюджетом в 2 миллиона в мировом прокате собирает около 57, да еще несет за собой шлейф кинонаград — есть над чем задуматься, в том числе и отечественным кинопроизводителям. Поэтому особенно огорчает, что картина наподобие «Жизни других» была выпущена в Германии, где советский режим был относительно мягким, а не в России, где подобный материал до сих пор вылезает наружу.

Если же убрать все сомнительные домыслы, ответом на заданный в самом начале вопрос может служить феномен Тарантино, который при его гениальных сценариях, никогда не был выдающимся режиссером — видимо, под эту же категорию подпадает и Доннерсмарк. И нет ничего удивительного, что интересно, без лишних изысков рассказанная история вызывает такое внимание зрителей — хорошие сюжеты всегда в цене. Поэтому, быть может, именно немецкая картина, в силу общих исторических обстоятельств, поможет преодолеть типично русские страхи и проблемы. Такова сила искусства.